Наша гуманитарная команда выехала из Луганска. КамАЗ – машина мощная, мы с Мишей сидели, как на спине у слона. В бронежилете я чувствовала себя скованно, казалось, если свалюсь на бок, тут же отскочу, как неваляшка. Станица Луганская и город Счастье, которые не так давно перешли по контроль России, отстраивают. Видны свежие кладки на домах, куда прилетали снаряды, много новых крыш, обновленная школа попалась на пути. И везде кладут асфальт, делают хорошие дороги. По ним мы едем из Новошахтинска с нашей гуманитарной миссией. Едем на передовую к нашим ребятам — землякам.
Впереди нас несся пикап с командиром, позывной которого Питер, Оксаной Анатольевной Маловичко и Мариной, женой мобилизованного парня из Анапы.
Хорошие дороги радовали недолго. Вскоре наша езда стала напоминать движение по пересеченной местности. Трясло всё время, в кабине мы то и дело подпрыгивали. Ямы от обстрелов, кое-где прямо из земли торчат хвосты неразорвавшихся снарядов, оцепленные лентой или проволокой. Сергей Иванович Ночёвка, водитель военной машины, вёл её уверенно, профессионально, видно, что не одну тысячу километров намотал.
Разбитые дома, заводы, выжженная земля, срезанные при обстрелах деревья – именно так представляла я себе пост-апокалипсис, и вот увидела его в реальной жизни. Огромные многоэтажные дома пустыми выжженными черными глазницами окон слепо смотрят сквозь тебя. Осознание того, сколько разрушенных жизней хранит каждый такой дом, вызывает ужас. Всю дорогу мне хотелось плакать. Но рядом сидели Миша и Сергей Иванович, я сдерживалась изо всех сил. Наконец, собравшись с силами, решила начать разговор. Когда в Луганске я карабкалась на
КамАЗ, один из бойцов мне сказал: «Поедешь с легендой». Да, наверное, Сергей Иванович был легендой, машину он вёл как гонщик. Бросив взгляд на спидометр, я увидела отметку 120 км/ч. Решила больше туда не смотреть, мне и так было страшно.
— Сергей Иванович, а Вы давно здесь?
— С самого начала. В 2014 году вернулся на Донбасс из Москвы, работал там. В родном городе Кировске на митинге участник антимайдана в Киеве Сергей Фёдорович Синьков, позывной Седой, познакомил меня с Алексеем Борисовичем Мозговым. Идеология Мозгового мне пришлась по душе — для народа она. Присоединился к ним. В подготовительном центре Мозгового повстречался с Бедновым — Бэтманом и другими ребятами. Так зарождалось ополчение.
— Дети у Вас есть?
— Да. Старший воюет по сей день, средний тоже воевал, младший учится, собирается поступать в институт и служить. Есть у меня и дочь. Донбасс весь воюет, это наша земля, за нее стоять будем до последней капли крови.
— За восемь лет что-то изменилось в Луганске?
— Конечно. Люди свободнее дышат, дружнее стали. Была идея Новороссии, она всех сплотила. Но потом проект «Новороссия» заморозили. Думаю, скоро его откроют. Многие верят.
— Что такое Родина для Вас, Сергей Иванович?
— Родина – место, где ты родился, где жили твои предки, а теперь остались их могилы, земля, которую ты вспахиваешь, любишь, земля, которая тебя кормит.
— А детей надо заставлять любить Родину? Или Родина должна быть такая, чтобы дети сами её любили?
— Детей надо учить, разъяснять им, что такое хорошо и что такое плохо. А в школах нужно возобновлять патриотическое воспитание. Отсутствие идеологической основы делает народ слабым. Когда воспитаешь ребёнка правильно, да еще на собственном примере, не надо будет никого заставлять любить Родину, она будет в их сердцах вместе с матерью и отцом.
— У Вас родня в России есть? Они поддержали вас и Донбасс в 2014-м?
— Конечно, есть. И у меня родня, и у жены. Все родственники нас поддержали как один. Когда шли сильные боевые действия, жена на год выезжала с младшим сыном в Россию. Да и куда оставаться, я был командиром батальона, за мою голову была объявлена награда, украинский суд меня заочно приговорил к 12 годам тюрьмы. Если бы семья попала в плен, я не смог бы им помочь, за мной стояли 240 человек, у каждого — семья. Выбор надо было делать. Тяжелые времена. Когда разбомбили мой блокпост, семья это видела, мой сын в девять лет поседел. Они видели авианалеты и арт-обстрелы, смерти и ранения. Нет такой семьи на Донбассе, которой не коснулась бы война.
И вот тут до меня стало немного доходить, почему перед поездкой мне сказали, что я поеду с легендой. Командир батальона, соратник Мозгового и Беднова, товарищ участника антимайдана в Киеве Сергей Ночёвка — человек, который не просто войдёт в учебники истории, но и останется в людских рассказах про основание Новороссии, про идею нового государства чести и правды. Человек-легенда! А ведь на самом деле, каким должен быть герой? Наверное, таким и должен быть — спокойным, уверенным, немногословным, крепким. Мне было очень спокойно с Сергеем, чувствовались в нём мощь и сила, человеческая безудержность, мужское геройство. Он один из тех, кто встанет, зычно скажет «хватит» — и все замолчат, чувствуя в нём лидера. Мужик с Донбасса. У нас много храбрых: шахтёры, металлурги, водители, пахари. И все они идут только за человеком сильным духом и телом.
— Сергей Иванович, а кто Вы по профессии?
— Водитель, всю жизнь кручу баранку. На Донбассе всё для общей победы! Все равны, нет званий, нет должностей, вчерашний комбат, сегодня рядовой водитель, мы все идём к желанной победе.
— Что хотите, чтобы поменялось в стране?
— Идеология. Тогда поменяется всё сразу. В 2014-м, когда со всей страны стали приезжать добровольцы, все были едины, на национальность никто не смотрел, была общая идея – создание нового государства, без олигархической прослойки, без коррупции. Это многих сплотило, сделало сильнее.
— Сергей Иванович, людям в России что надо сейчас делать?
— Людям надо задуматься о том, что происходит, мы здесь воюем не только за себя. Конфликт на Донбассе с первых дней был и российским тоже. Мы тогда уже понимали: не удержим на Донбассе фашизм — он сразу перекинется на приграничные области, и дальше по матушке России будут шагать тяжелые сапоги нацистов. Сколько брали в плен укропов, все почти зомбированы. Пропаганда там хорошо поработала. Были, правда, и такие случаи, когда мужики шли воевать в ВСУ и сразу к нам перебегали или в плен сдавались, обратно не возвращались, а становились с нами бок о бок с оружием в руках. Брат на брата шёл, отец на сына, и такое было. Стравили народ, погибают славяне. Наше дело всё это закончить навсегда. И закончим, сколько бы времени ни понадобилось.
Мы проехали Северодонецк, показался указатель «Лисичанск». В той местности, где ехали, разрушенных домов было немало, но встречались и нетронутые, даже окна целые. Чем ближе к зоне боевых действий, тем меньше встречаешь мирных жителей, тем больше блокпостов. В небе отчетливо слышался гул ракет. «Это наши стреляют, — сказал Миша, — правильно, Сергей Иванович?». «Да, Мишаня. Отлёт». Позже, привыкнув к разрывам, я тоже научилась определять, где отлёт, а где прилёт.
Раскинулся пред нами и родной Северский Донец. Сколько раз ездили мы семьей купаться и отдыхать на эту изумрудно-синюю глубокую реку. А здесь она казалась тёмной, бурной, устрашающей. Так и хватала понтонную переправу за бока холодными пальцами-всплесками.
Показались поля и старые разрушенные дома деревень пригорода Лисичанска. Земля, взрыхлённая БТРами и танками, перерытая, бугристая и вязкая, была иссиня-чёрного цвета. Мне вспомнился наш блестящий антрацит. Бедный, несчастный край мой, Донбасс, родина моя, место шахтёрской силы, вольница казачьей удали, бескрайняя гладь спелой налитой пшеницы, сколько страданий ты еще перенесёшь!
На покосившихся воротах кое-где были надписи «Люди» и «Мин нет». Мы подъезжали к месту дислокации одной из групп, которой везли груз. Разрывы стали громче, в пятнадцати километрах от нас — линия фронта. Но об этом — в следующий раз.
